[caer-muirehen]

Просто наложилось одно на другое. Неожиданно. Красиво. Проигралась картинка как кусок кино под музыку.


Боги живут в своём собственном мире, там, где не скоро ещё отгорит заря начальных времён. Люди ставят изображения, сделанные из дерева или камня, и молятся им. И никто, конечно, не думает, будто вот эта резная личина и есть Лада или Даждьбог. Точно так же, как отражение в зеркале ещё не есть сам человек. Деревянный Перун стоял и у нас, и в Новом Граде, и в Ладоге, и мало ли ещё где. В которое зеркало ныне глянет могучий воинский Бог, заранее не угадаешь. Может, в то, где о нём думают пристальней и молятся горячей...
Глубокое забытьё владело мною недолго. Я проснулась с чудесным ощущением ясности и немедленно вспомнила всё. Потом открыла глаза. Я лежала кверху лицом на широкой скамье, и Перун смотрел на меня с того конца храмины, поверх негасимого огня в тяжёлом каменном алтаре. У Бога Грозы, прожившего страшную жизнь, была сиво-серебряная бородатая голова. И неулыбчивое, немолодое лицо, вырезанное из тёмного дуба,- совсем человеческое и всё-таки не совсем... А за ним, в красных бликах огня, появлялась и пропадала целая стена черепов. Их по своим галатским законам дарил Богу Мстивой, покорял ему жизненную силу пленённых и убитых датчан... Я снова перевела глаза на Перуна и вдруг заметила, что он как будто начал двоиться. Он по-прежнему стоял на том самом месте, что и вначале, и одновременно шёл ко мне, медленно, осторожно, словно боясь испугать. Глубоко внутри мгновенно взвыл ужас, слепой и необоримый, как в том давнем сне про голого волка... Я дёрнулась - тело было чужим, не хотело повиноваться. Вот почему меня не стали привязывать. Я стиснула зубы и стала смотреть в глаза подходившему. Пусть не думает, что я убежала бы, если бы могла. Голый волк был живой страх, не объяснимый словами. А здесь, передо мной, явился Перун, пришёл дать мне свой знак. Или отвергнуть.
Я напряглась что было сил и сумела кое-как шевельнуть правым плечом, выставить из широкого ворота. Навстречу острой игле, смазанной ядовитыми зельями... Лицо, освещённое пламенем, приблизилось ещё на полшага. Я смотрела не отрываясь. Я определённо видела его раньше. Неторопливо ступая, в обличье Перуна шёл ко мне Тот, кого я всегда жду. Точно такой, каким я не раз встречала его во сне. Я рванулась к нему и с немым отчаянием взмолилась: не исчезай, не уходи, дай хоть мало полюбоваться тобой, дай огнём твоим согреться хоть мало!..
Он сел на скамью подле меня, и сквозь него я явственно видела того, другого Перуна, оставшегося у стены черепов. Но когда он взял в ладони моё лицо, я столь же явственно ощутила прикосновение жёстких мужских рук и шедшее от них живое тепло. Он наклонился совсем близко ко мне, и я жалела больше всего, что не могу обнять его, прижать к своей груди его голову и никогда больше не отпускать... Он поцеловал меня. Очень бережно и один-единственный раз, а я и словечка сказать в ответ не могла... Потом он вправду отвёл с моего плеча ворот рубахи и - не иглой, остывшим мажущим угольком - положил на белое тело священное соколиное знамя. Осыпятся чёрные крошки, но я буду знать его там, ибо знаки на теле со временем всё равно истираются, если нету знака в душе.
Он ещё раз провёл рукой по моему лицу, и я послушно закрыла глаза, но не перестала видеть ни его, ни деревянного Перуна подле стены. Постепенно они снова начали сливаться в одно.